«ТроллейBUS» — Новая Газета во Владивостоке

ТроллейBUS

15 апреля вышел клип на, вероятно, самую владивостокскую композицию «Мумий Тролля» (прости, «Владивосток-2000») — «Четвертый троллейбус» из нового, еще рождающегося альбома. Клип, уже доступный на youtube.com, снимали в приморской столице в январе; текст вместе с картинкой претендуют на звание своеобразной энциклопедии современного Владивостока. Причем энциклопедии, которую смогут адекватно оценить только посвященные. Это не означает, что невладивостокцам смотреть клип не стоит. Это означает, что им следует пройти ускоренные курсы владивостокского. Вводная лекция — ниже.

Сначала — о тексте, в котором «выходит из океана четвертый троллейбус на Владивосток». «Старожилы помнят», что троллейбус ╧ 4 ходил от заводов на Второй Речке до верхней площадки фуникулера — культового владивостокского транспорта, нашего ответа сан-францискским cable-car`ам; если троллейбусов в городе почти не осталось, то фуникулер, слава богу, функционирует. Но мумий-троллейбус может финишировать именно «на фунике» еще и потому, что здесь стоял дом первого президента Владивостокского рок-клуба Игоря Давыдова (Дэйва), снесенный из-за строек саммита и в каком-то смысле реинкарнировавшийся в виде новой транспортной развязки; что здесь имеется галерея «Артэтаж»; что отсюда открывается прекрасный вид на бухту и мост и т. д.

Только теперь стало понятно, почему у «троллейбуса, который идет на восток» (то есть во Владивосток, куда же еще), из старой песни Цоя «мотор заржавел». Да потому, что троллейбус выходит прямо из моря — это троллейбус-«топляк», он же «русалка» (привет утонувшей «копыловской женщине» на набережной), а значит, и руль у него наверняка справа. На это намекал и сам Цой: «мое место — слева», следовательно, водитель сидит справа, даже если «в кабине нет шофера». Троллейбус, выходит, японский, но стартует он с улицы Русской.

С другой стороны, у Цоя и Лагутенко — разные троллейбусы. У Цоя — «…и мы тонем», у Лагутенко — троллейбус, словно подлодка, благополучно «выходит из океана». У Цоя троллейбус шел на автопилоте — Лагутенко сам сел за руль. У Цоя «мы едем — не знаю, зачем и куда», Лагутенко дает четкое направление: «на Владивосток».

Был еще дедушка обоих этих троллейбусов — троллейбус Окуджавы, «последний, случайный». Он тоже («твои пассажиры — матросы твои») сравнивался с судном. Был почему-то синим, что сейчас звучит двусмысленно (вернее, недвусмысленно), и вообще у Окуджавы была совсем другая интонация, но интересно, что уже и там троллейбус избавлял от отчаяния и давал надежду. У Цоя тоже четко сказано: «…Смотрим туда, где на долю секунды показалась звезда… Нам в этом помог троллейбус, который идет на восток…» У Лагутенко сомнений в правильности выбранного курса вообще не возникает — он, как видно в клипе, уверенно ведет за собой толпу горожан, включая мэра Пушкарева.

Надо отметить, что отношения «Мумий Тролля» с троллейбусами гораздо интимнее, чем в случае «Кино» или Окуджавы: троллейбус — прямой фонетический родственник «троллей», и даже странно, что «МТ» не посвятил этому виду транспорта песню раньше.

Текст насыщен предметами и образами, как словарь. Он переполнен смыслами, которые брызжут из него и переливаются радужно. «Дело — трубач» — тоскливый негатив одним щелчком пальцев (добавлением одной буквы) превращается в бешеный, шампанский позитив. Ведь трубач — вкуснейшая морская штука, способствующая жизненному тонусу, и одновременно это памятник на центральной площади Владивостока — бойцам, которые «на Тихом океане свой закончили поход».

Кроме элеутерококка и «дикого чеснока», то есть черемши, упомянуты другие растительные маркеры территории — от женьшеня до багульника (на самом деле — «рододендрон остроконечный», официальный символ Владивостока с 1994 года). «Красные скалы» — так называют местечко на острове Рейнеке, где Лагутенко служил на флоте, да и другие острова Владивостока сложены красноватыми гранитами. «Мускулы — сердце»: привычное определение «сердечная мышца» выворачивается наоборот, грубая сила оборачивается живым, чувствующим, одушевленным, способным на эмоции — на «Туманный стон» и «июльский плач» (и здесь, и дальше — «листья травы, поколение рок…» — прямая отсылка к живым и неживым легендам Владивостокского рок-клуба).

Текст «Троллейбуса» — как старый жесткий диск, или библиотека, или раскопанное городище: в нем можно бесконечно рыться и находить все новые и новые смыслы, не обязательно вложенные туда автором. То есть текст больше самого себя, как это часто бывает у Лагутенко. Именно поэтому одних его тексты очаровывают, а другим кажутся абстрактными, хотя очень часто они конкретны до предела и лишь замаскированы под нечто постмодернистское. В каждой строчке «Троллейбуса» — масса владивостокских образов: то лобовых, то туманных, как стон («Песнь горностая» например). «Поколение рок» — можно услышать и как «поколения рок»; в trolley-bus`е слышится «бас троллей», то есть бас-гитарист Евгений Звидённый (Сдвиг); «меридиан тише» — не потому ли, что громче, чем Pacific Meridian («Плавься, нейлон…»), должен прозвучать придуманный Ильей Лагутенко музыкальный фестиваль Vladivostok Rocks, намеченный на август? «Некоторые символы, озвученные в песне, будут понятны только жителям этого города», — честно предупредил Лагутенко. Хотя, конечно, можно воспринимать только первый, очевидный смысловой слой, не вникая глубоко в местные реалии. Как это было с «Владивостоком-2000», успешно звучавшим по всей стране.

Теперь — о видеоряде. Неместный оценит календарно-вертолетные виды города, посвященный разглядит зашифрованные подобно 25 кадру (25-й регион!) знаки.

Клип начинается памятником борцам за власть Советов — тем самым горнистом («дело — трубач»), который вдруг трансформируется в Илью Лагутенко в кильте и с флейтой. Под новую песню он ведет восторженную молодежь по городским долинам и взгорьям вверх, а потом — по мосту через Золотой Рог, то есть куда-то к другим берегам.

Песня и позитивная, и жесткая, как это часто бывает у «Мумий Тролля». Она не только о городе-мифе, но и о времени — «мысли о вечном в обмен на мигрень», «больше не спится от алкоголя». В кадре Илья подчеркнуто пьет кефир; а перед этим играет на гитаре покойного рок-музыканта Александра Дёмина, причем съемки велись в квартире фотохудожника Михаила Павина, где Лагутенко и Дёмин встречались еще «в те времена», от которых у Павина сохранилась аутентичная советская кефирная бутылка.

В снайперском прицеле режиссера Глеба Телешова два Владивостока — старый и новый, черно-белый и цветной, Владивосток 1980-х (где родился «МТ») и Владивосток 2010-х — сливаются в один, объединивший в себе лучшее из прошлого и настоящего. На старой, призрачно мерцающей пленке узнаются и «Хендэ», и мосты, и другие приметы нового времени. В кадре мелькают то знаменитый рокер Леонид Штительман (Шлёп) («Туманный стон»), то Альберт Краснов, игравший в первом составе «Мумий Тролля», то соавтор Ильи Лагутенко по фантастической повести «Владивосток-3000», то есть я, в компании неотразимо-красной Nissan Fairlady 1991 года рождения. Помню, как мерз январской ночью в легкой байкерской курточке, грея руки в теплом подкапотье и вспоминая актуальную мумий-строчку «Нам потепление не вредно…».

Итак, лучшая владивостокская группа подарила родному городу очередную владивостокскую песню и одновременно «прекрасный проморолик города, отражающий идентичность Владивостока» — формулировка руководителя проекта CityBranding Василия Дубейковского (и это несмотря на то, что депутаты гордумы уже дважды отказали Илье Лагутенко в звании почетного владивостокца). Что интересно, в это же время местные власти заговорили о возрождении практически вымерших троллейбусов. После столь мощной art-подготовки обратного пути, похоже, нет.

Хуже обстоят дела с паромами на Чуркин («они утонули») и с несчастными владивостокскими трамваями, которые чувствуют себя более-менее уютно только на картинах Сергея Черкасова. Так что тем для песен еще — море. Японское.

Василий Авченко